<span> Как подметил Будда Шакьямуни, жизнь есть страдание. Если кто-то когда-нибудь и готов был
с этим поспорить, то уж точно не те, кого угораздило родиться в Африке с
16-го по 19-й век с кожей цвета кофе.
Пожалуй, каждый слышал о работорговле, колониализме, сегрегации и апартеиде. В мировой истории сходные испытания
выпали разве что
<span> Как подметил Будда Шакьямуни, жизнь есть страдание. Если кто-то когда-нибудь и готов был с этим поспорить, то уж точно не те, кого угораздило родиться в Африке с 16-го по 19-й век с кожей цвета кофе. Пожалуй, каждый слышал о работорговле, колониализме, сегрегации и апартеиде. В мировой истории сходные испытания выпали разве что евреям. Недаром афроцентристы проводят параллели с их судьбой, называя трагедию своей расы «африканским холокостом», «маафа» («великое бедствие» на языке суахили). В современной Африке чёрные люди живут небогато, но при этом сами распоряжаются своей землей и судьбой. В Америке же их дальние родственники все еще ощущают себя людьми второго сорта. Казалось бы, когда люди, объединенные внешностью, происхождением и перенесенными страданиями встречаются вместе, наиболее уместно выглядят слезы радости и братские объятия. Но не тут-то было. Образованных африканских мигрантов в США встречает неприязнь местных темнокожих, воспринимающих их как выскочек из третьего мира и конкурентов за рабочие места. В свою очередь в афроамериканцах, возвращающихся к “корням” в Африку, видят не братьев, а богатых иностранцев с причудами. На местных языках их называют “обуруни”, “вазунгу” — европейцами, белыми, чужаками, и стараются заработать на их тяге к земле предков. Уровень взаимной разобщенности не смог снизить даже Барак Обама. Злые языки отказали ему в роли арбитра: слишком светлая кожа и ни единого раба среди предков.</span>